Белый дикарь - Страница 7

Клотильда улыбнулась:

– Придет. Только сидите тихо.

– Как ее зовут?

– Дездемона.

И Адам стал тихо повторять:

– Деждемон… Деждемон… Деждемон…

Спектакль вдруг приобрел необычайный интерес. Адам жил появлением Дездемоны, страдал от нетерпения, когда она уходила со сцены. Он по-прежнему понимал едва ли более одной десятой из того, что говорили на сцене, но каким-то новым для него чутьем он довольно верно оценивал людей в зависимости от их отношения к Дездемоне. Отелло, вплоть до пробуждения в нем ревности, возбуждал симпатии Адама, так же как и Кассио. Родриго не нравился, Яго он возненавидел.

Когда же Отелло в первый раз грубо крикнул на Дездемону: «Прочь с глаз моих!» – Адам глухо заворчал. С этого момента он ненавидел уже и Отелло.

Приближалась трагическая развязка. Дездемона у себя в спальне поет грустную песенку:

Бедняжка сидела в тени сикоморы, вздыхая.
О, пойте зеленую иву…

Когда Отелло вошел к Дездемоне, готовый удушить ее, Адам вдруг весь насторожился, как в самые опасные моменты охоты. Его глаза с сухим блеском следили за каждым движением Отелло, мускулы напряглись, голова ушла в плечи. Пальцы впились в бархатную обивку барьера ложи.

Мольбы Дездемоны, гнев Отелло – все это было понятно ему без слов. Наконец в тот момент, когда Отелло стал душить Дездемону, нечеловеческий рев раздался в театре – рев, которого не предвидели ни Шекспир, ни режиссер, ни публика.

Из темной глубины ложи выросла фигура огромного человека. Одним прыжком перелетел он через оркестр на сцену, побежал к актеру, игравшему Отелло, оторвал его от Дездемоны, повалил на пол и стал душить, душить самым настоящим образом.

Из-за кулис на помощь Отелло бросились пожарные, рабочие, актеры. Среди этой свалки Адам не выпускал из виду Дездемоны. Вдруг он заметил, что Дездемона поднялась и уходит.

Адам моментально оставил почти бездыханного Отелло, разбросал насевших на него пожарных, Яго, рабочего и Кассио, побежал за Дездемоной, подхватил ее, как перышко, на руки и тем же путем, через оркестр, возвратился в ложу.

Здесь он усадил Дездемону и стал гладить ее по голове, как ребенка, и ласково, прерывающимся голосом говорил:

– Сиди со мной, Деждемон. Тебя никто не обидит. Сиди, будем смотреть вместе туда, что будет дальше.

И Адам в полной уверенности, что он смотрит продолжение спектакля, следил за поднявшейся на сцене и в зрительном зале суматохой.

Клотильда, бледная, поднялась и в изнеможении вновь опустилась в кресло.

– Адам, – воскликнула она, – отпусти сейчас же Дездемону, и едем домой!

Но Адам посмотрел на нее так, что ей стало жутко.

– Нет, – твердо ответил он. – Нет. Ее убьют. Я никому не отдам ее…

Дездемона трепетала от страха в сильных руках Адама… Клотильда теряла голову. Неужели разразится новый скандал? Но она нашлась и на этот раз.

– Не волнуйтесь, прошу вас, – обратилась она к артистке, говоря так быстро, чтобы Адам не понял, – едем ко мне, а там я сумею вас освободить от неожиданного спасителя. Идем, Адам.

Адам послушно пошел за Клотильдой, неся на руках Дездемону. Они прошли через сцену, в боковой выход, вызвали автомобиль и вскоре были дома.

Адам ни на минуту не расставался со своей ношей. Придя в свою комнату, он бережно опустил Дездемону на пол и сказал:

– Тут никто не тронет. Я буду сторожить.

Выйдя из комнаты, он закрыл дверь и улегся, как собака, на полу, загородив дверь своим телом.

Адам не привык ложиться так поздно. Здоровый сон сразу сковал могучее тело. Когда он уснул, Клотильда, тихо ступая мягкими туфлями, вошла в комнату заключенной через дверь соседней комнаты, вывела артистку, накинула на нее свое манто и шаль и, извинившись перед нею, отправила на автомобиле домой.

VIII. ЛЕОПАРД В ДОМЕ

Еще только светало, когда Адам поднялся со своего твердого ложа и приоткрыл дверь в комнату.

– Деждемон! – тихо окликнул он. Ответа не было.

– Деждемон! – уже с беспокойством повторил Адам и вошел в комнату.

Комната была пуста.

Глухой крик вырвался из груди Адама. Но он еще не верил: быстро обходя все уголки и закоулки комнаты, он искал Дездемону.

Ее не было.

Рев раненого зверя раскатился по всему особняку де Труа. Адам вдруг почувствовал необычайный прилив гнева. Его душил этот гнев, гнев против города, где все ненастоящее. Ненастоящие птицы, ненастоящие звери, ненастоящие слова… И даже сама Дездемона ненастоящая. Она исчезла, оставив лишь легкий аромат духов.

Адам обезумел. Он стал ломать мебель, разбивать вазы – все, что попадало ему под руки. Это несколько успокоило его.

Тогда он вдруг приник к креслу, на котором сидела Дездемона, и стал вдыхать оставленный ею запах духов. От кресла он пошел дальше, по этому следу, широко раскрыв ноздри, ловя знакомый запах.

В доме уже поднялась суматоха. Всюду бегали слуги. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы Адам так же неожиданно не убежал вниз, нюхая воздух и вытянув вперед голову, как собака-ищейка.

Клотильда, заблокировавшаяся в своей комнате, вздохнула с облегчением и начала поспешно одеваться.

Принесли утреннюю почту. Клотильда посмотрела газеты. Многие из них уже откликнулись на событие, происшедшее в театре прошлой ночью.

«Спасенная Дездемона», «Дикарь в Париже», «Опять Адам», «Пора прекратить безобразие» – пестрели названия заметок. Почти в каждой заметке наряду с именем Адама упоминалось и имя Клотильды де Труа.

Вошел Бернард де Труа с той же газетой в руках.

– Вы уже читали? – спросил он Клотильду, увидев лежавшую на полу газету. – Так продолжаться не может. Нельзя жить в одном доме с леопардом.